Говоря об оборонности памятников сакральной архитектуры, следует, прежде всего, выделять в них две функции – сакральную, являющуюся основной, и фортификационную, возникновение которой должно быть вызвано обстоятельствами, имеющими отношение к военным действиям, вооруженным конфликтам. Оборонная функция проявляется в использовании специфических для данной архитектуры элементов.
Наличие в православном храмовом строительстве Беларуси первой половины XVI в. – собор Благовещения в Супрасле (1503–1505), цекровь Архангела Михаила в Сынковичах (первая половина XVI в.), церковь Рождества Богородицы в Мурованке (до 1542) – фортификационных элементов, к которым принято относить угловые башни, дверные проемы, закрываемые решетками-герсами, а также бойницы и машикули, выделялось многими исследователями – П.П. Покрышкиным, М.С. Кацером, Ю.А. Егоровым, В.А. Чантурия, А.С. Янкявичене, Е.Д. Квитницкой и др. Отдельные ученые (И.И. Иодковский, А. Szyszko-Bohusz, I. Rozpandowski) проводили работу по выяснению генезиса церквей-крепостей. Хотя неоднократно отмечалась взаимосвязь сакральной и оборонительной функций в анализируемых сооружениях, данный вопрос требует, тем не менее, особого рассмотрения. Необходимо, в первую очередь, дать оценку тому, как эволюционировало фортификационное зодчество в Западной, Центральной и Восточной Европе в эпоху Средневековья и Ренессанса. Кроме того, необходимо проанализировать уровень военного дела в Беларуси и за ее пределами в указанный период. И, наконец, определить каким образом система фортификации православных церквей Беларуси рассматриваемого периода соотносилась с уровнем военного дела того времени.
Истоки приспособления храмов к обороне на территории Великого княжества Литовского (ВКЛ), в состав которого с первой половины XIV в. входили белорусские земли, следует искать не на востоке (Полоцк), как предполагалось ранее, а на юге, юго-западе (Волынь, Подолия). Именно на юго-западных землях находятся наиболее ранние из известных сегодня восточнохристианских храмов, имеющих фортификационные элементы. К одним из ранних памятников этого типа относится церковь в Сутковцах (вторая половина XV в.). Храм-тетраконх, снабженный бойницами и машикулями, находится в непосредственной близости от Сутковецкого замка. «В середине XIV в. на замковом холме существовало мысовое городище, укрепленное с северо-западной стороны каменной оборонительной стеной. Во второй половине XV в. к северо-западу от него было начато строительство регулярного башенного замка – одной из опорных точек южной оборонительной линии на пути вторжения татарских полчищ. … Строительство было завершено в третьей четверти XV в. возведением восточной и южной башен и одновременным повышением высоты оборонительных стен» [1, c. 233]. Так, церковь в Сутковцах не является полностью самостоятельным, автономным фортификационным сооружением, но выступает как один из сопутствующих элементов оборонительной системы замка. Сходную роль играли и другие сакральные сооружения ВКЛ, будучи включенными в оборонительную систему замка или укрепленного монастыря. Успенских храм в пещерном монастыре Зимно (вторая половина XV в.) включен в цепь оборонительных стен и башен.
Таким образом, во второй XV в. уже существовала традиция вводить церковные постройки в систему оборонительных сооружений. Эта традиция сохранилась и в дальнейшем. Православные храмы Вильно – Успенский собор (реконструирован между 1511 и 1515), церкви Св. Троицы (между 1514 и 1536) и святителя Николая (не ранее 1514), которые также были воздвигнуты по инициативе князя К.И. Острожского, имея оборонительные элементы, не являлись самостоятельными объектами фортификации, а были включены в систему Виленского нижнего замка, находясь в непосредственной близости от его стен.
Особую группу образуют памятники, не связанные с оборонительными сооружениями (крепостями, замками), но стоящими отдельно – Супрасль, Сынковичи, Мурованка. В данном случае имеет место отступление от сложившейся традиции приспособления храмов к обороне. Следует отметить, что отдельно стоящие церкви-крепости, хотя и в большей степени, чем другие современные им сакральные сооружения на территории ВКЛ, напоминают своим внешним видом крепости, но по сути своей не являются полноценными оборонительными сооружениями. Однако, то, что данные памятники не являются частью действующей крепости, замка или укрепленного монастыря предполагает, что они должны были выступать как самостоятельные объекты долговременной фортификации, а, следовательно, и оценивать их необходимо как полноценные крепости. Следует, в этой связи, проанализировать уровень военного делала того времени.
На развитие фортификационных сооружений непосредственное влияние оказывало развитие артиллерии. Если в XIV столетии, когда в Европе впервые стали использовать в военных целях порох, разрушительная сила новых орудий принципиально не отличалась от известных с древнейших времен катапульты и тарана, то к концу XV в., когда появились чугунные ядра и широкое распространение получили отлитые из бронзы крупнокалиберные орудия, значение артиллерии значительно возросло. Она стала играть решающую роль в осаде и обороне крепостей. На рубеже XV – XVI вв. в Западной Европе артиллерия развивалась достаточно интенсивно, что, в частности, сопровождалось появлением большого разнообразия орудий, которое в последствии привело к калибровке – точной подгонке ядра к стволу. «Таким образом, уже около 1450 года появились основанные непосредственно на практике элементы будущей упорядоченной системы орудий. Окончательно эта система сложилась лишь к началу XVI века одновременно в Италии и Германии» [2, c. 312].
К началу XVI в. в Западной Европе в результате длительного развития системы долговременных укреплений башня становится узловым элементом обороны, поддерживаемым с помощью артиллерии [3, c. 53–55]. В Московской державе на рубеже XV – XVI вв. в процессе эволюции оборонительных сооружений сформировался тип регулярной крепости, укрепленной по всему периметру артиллерийскими башнями, которые являлись ключевыми пунктами обороны [4, c. 184]. Данная конструкция была характерна и для фортификационных сооружений ВКЛ, например, Полоцка [5, c. 40–60], Смоленска [6].
Анализируя памятники восточнохристианского храмостроительства Беларуси первой половины XVI в. и, в частности, наличие в них угловых башен, нельзя не отметить того, что эти башни не являются артиллерийскими. Об этом свидетельствует малый диаметр данных архитектурных элементов – 1,5–2 м и отсутствие здесь пушечного боя. В самом раннем из известных нам памятников – Благовещенском соборе Супрасля – угловые башни вообще не приспособлены к ведению флангового огня ни из огнестрельного ручного, ни из метательного оружия (стены башен прорезаны небольшими узкими окошками, необходимыми для освещения винтовых лестниц). Следовательно, с точки зрения западноевропейской фортификации (позднеготическая строительная техника свидетельствует о западноевропейском происхождении элементов оборонной архитектуры в рассматриваемых памятниках) – данные сооружения не могут считаться действующими крепостями. С позиции Московской державы, которая в то время являлась наиболее опасным врагом ВКЛ, эти храмы также не могли рассматриваться как объекты, имеющие сколько-нибудь существенное военное значение. Как уже было сказано выше, в конце XV – начале XVI вв. в Западной Европе, Великом княжестве Литовском, Московской державе роль угловой башни заключалась в том, что она, как пункт размещения артиллеристских орудий, выполняла ключевую роль в активной обороне крепости. В предыдущий исторический период более существенным фактором обороноспособности выступала массивная стена, т.е. фортификационные сооружения были рассчитаны преимущественно на пассивную оборону.
В православных церквях Беларуси первой половины XVI в. в угловых башнях находятся винтовые лестницы, ведущие из храмового пространства на крышу. Сходство с оборонительным сооружением в данном случае является внешним. Угловые башни, а также нависающие эркеры часто использовались в готической архитектуре гражданских зданий Германии, Польши, Скандинавских стран в качестве своеобразных ризалитов и не были связаны с фортификационным зодчеством (ратуши, дома горожан, замки, здания гильдий и др.).
В анализируемых сакральных сооружениях появление угловых башен обусловлено особенностями формообразования позднеготической архитектуры. Ввиду того, что угловые башни православных церквей Беларуси исследуемого периода не являются артиллерийскими, то второстепенным становится вопрос о регулярности их размещения и удаленности друг от друга, т.к. эти факторы находятся в прямой связи с развитием артиллерии (дальнострельность орудий и использование их при осаде и обороне крепости). Угловые башни в изучаемых памятниках подчинены объемно-пространственной композиции православного храма, византийской планировочной схеме.
Также следует отметить то, что не вполне понятно, какой вид ручного оружия мог использоваться при обороне исследуемых памятников. Это могли быть либо луки, либо арбалеты, либо ручное огнестрельное оружие (пищали, гаковницы). Маловероятным представляется использование здесь ручного метального оружия. «Нельзя не обратить внимания на то, что письменные источники до конца XV в. сообщают гораздо больше информации об использовании в Великом Княжестве Литовском арбалетов, чем луков, что свидетельствует о той важной роли, которая отводилась именно этому виду метательного оружия»; «упоминания об использовании арбалетов в Великом Княжестве Литовском приходятся на начало XVI в. В дальнейшем они выходят из боевого употребления» [7, c. 174, 177]. Хотя в войске ВКЛ в XVI в. достаточно часто встречаются лучники, но в крепостях интересующего нас периода нет бойниц для лучников (узкие щелевидные вертикальные проемы). Наиболее вероятным представляется то, что в рассматриваемом случае могло использоваться ручное огнестрельное оружие. Однако нам неизвестны археологические находки, подтвержающие использование здесь подобного вида оружия.
Следует отметить так же и другую особенность. В анализируемых сооружениях избыточным является число бойниц, зачастую снабженных машикулями; бойничные проемы находятся ниже уровня глаз. Показателен в этой связи пример со Свято-Михайловским храмом в Сынковичах. Так называемая боевая галерея данной церкви включает в себя более 60 бойниц круглых и навесного боя, проемы которых находятся на 1,3 м от уровня, где может разместиться человек (специальный настил для ходьбы здесь отсутствует – перемещение возможно только по внешней поверхности сводов и гуртов). В угловых башнях размещено по 5 бойниц, тогда как площадь внутри башни составляем менее 1 м2. На такой ограниченной площади невозможно разместить 5 стрелков. Однако на восточном фасаде, где расположен алтарь, бойницы отсутствуют, т.е. наиболее священное оказывается наименее защищенным. Кроме того, в различных случаях бойницы размещаются по-разному. Так, если в церкви Архистратига Михаила в Сынковичах бойницы расположены в один ряд, то в храме Рождества Богородицы в Мурованке бойницы расположены в несколько ярусов. Таким образом, в размещении данных элементов оборонного зодчества нет последовательности, логики.
В действующих крепостях Средневековья нередко прибегали к военной хитрости – бойниц делали больше, чем было защитников, надеясь еще до сражения запугать врага. Аналогичный тактический ход мог использоваться и в рассматриваемом случае – устрашить при подступе. Фактически это было единственной военной пользой данных построек, т.к. сколько-нибудь серьезной осады выдержать они не могли. Надо полагать, немалую роль здесь сыграла личность главнокомандующего войском ВКЛ К.И. Острожского, которым было воздвигнуто значительное число изучаемых памятников. Эти храмы могли являться предостережением противнику – наиболее реальной тогда была угроза проникновения сравнительно небольших по численности и легко вооруженных татарских отрядов вглубь страны, тогда как войны с Московской державой затрагивали только восточные рубежи.
Следует отметить, что еще в XIII – XIV вв. – период наибольшего могущества татар – армия восточных завоевателей обходила стороной укрепленные города, фортификационные сооружения; сражение, как правило, велось с более слабым противником. В данной ситуации имитация военной мощи могла сыграть немалую роль в уменьшении числа нападений степных кочевников.
В XV – XVI вв. земли ВКЛ периодически подвергались вторжениям татар. Это были большие походы, причинявшие вред, как южным рубежам, так и землям, находящимся севернее, в центре страны. «Року 1429. Великие войска татарские з Едигом свои царем до князства Киевского вторгнули, место самое Киев сплюндровали, зрабовали и спалили, але замку взяти не могли, люб то его велми добывали, также и Печерский монастырь спалили»; «Року 1506. Пришол в Русь Магмет Герей солтан, царевичь перекопский, з братом своим з Бати Гереом солтаном и Бурнос солтан зо всеми силами татарскими. И пришедши к Днепрови на Лоевую гору и там през Днепр переправившися, сам Магмет Герей солтан под[ъ]ишол под замок Минский, а под Слуцко послал двох братом своих, которыи пришли под Слуцко на день Успения Пресвятые Богородицы. … А сам старший царь Магмет Герей солтан стал того ж дня августа 15 под Минском и пустил загоны (здесь и ниже выделено мной. – А.Х.) под Вилню, также до Витебска, Полоцка и Друцка, и на все стороны литовские и руские. А тые два брата его царевичи отступивши от Слуцка пошли до Новогородка … . Взявши перше Новогородок, запалили его, а, перешедши Немен, в Литовской земли великии починили шкоды, а з вязнями и здобытками назадъ вернулися. … Того ж року 30 000 татар вторгнуло в землю Литовскую, бурили, палили, а, пришедши до Клецка, стали там кошем и роспустили загоны» [8, c. 80, 101]. Очевидно, что многочисленной тяжеловооруженной армии действенный отпор могли оказать только хорошо укрепленные замки, крепости, монастыри, чья фортификация соответствовала всем необходимым требованиям своего времени. Но в то же самое время наряду с общепринятой стратегией и тактикой ведения войны татарами использовались и так называемые «загоны» – отряды, которые не были рассчитаны на осаду и захват действующих крепостей. Их главной целью было разорение территорий. Они должны были избегать долговременных укреплений. Строительство на землях Литовской Руси сооружений, наделенных фортификационными элементами, нацелено было на то, чтобы «отпугнуть» эти самые отряды от продвижения вглубь страны, к столице Великого княжества – Вильно. Подобная имитация обороны встречается и в католическом храмостроительстве, в частности, в костеле св.Роха и св.Иоанна Крестителя в Брохове (третья четверть XVI в.).
То обстоятельство, что именно православные церкви в большей степени, чем костелы наделены оборонными элементами объясняется, вероятно, тем, что в XV в. в ВКЛ существовал запрет на строительство и ремонт православных храмов (в первую очередь это касалось Вильно), и приспособление данных сооружений к обороне могло служить основанием для отмены этого запрета. Вместе с тем придание церквям вида оборонного сооружения не было случайностью и контролировалось государством. На это указывают письменные источники. В латинском тексте документа 1514 г. разрешающего строительство церкви Св. Троицы и святителя Николая в Вильно, наряду со словом «возвести» («erigenda») употребляется слово «muro» – «укрепить» [9, с. 14]. Позднее, в начале XVII в., когда необходимость в сооружениях имитирующих крепость отпала, специально оговаривалось, что укрепления проводить не надо: в 1632 г., когда давалось разрешение на строительство храма Св. Духа в Вильно, относительно архитектурной формы будущей церкви было сделано такое замечание: строить «по образу прочих церквей и костелов, а не в виде крепости» [10, c. 110]. И, действительно, в инвентаре конца XVIII столетия (1784 г.) отмечается, – «Церковь Сошествия Святаго Духа каменная, огромная, по моделю Римских костелов (курсив мой. – А.Х.) воздвигнутая» [11]. В XVII столетии, когда очевидными были те изменения, которые произошли в фортификационном деле, а также изменилась политическая ситуация, в том уже не было необходимости, что специально и оговаривается в документе (церковь Св. Духа находится в непосредственной близости от церкви Св. Троицы).
Интересно, что подобного рода имитации фортификации встречаются не только в сакральном зодчестве, но также в замковом строительстве Беларуси, наиболее тесно соприкасающемся с задачами обороны. Так исследователь архитектуры Мирского замка В.В. Калнин отмечает, – «Мирский замок нельзя назвать именно замком в архитектурно-художественном понимании этого слова.
Его архитектура – это как будто замок, игра в замок. Внимание людей привлекает в первую очередь его красота, а не воинственность. Значительную часть стен занимает декор, даже бойницы верхнего боя имеют отверстия через одно в следующей нише. Башни находятся близко одна от другой, особенно на западном фасаде. С оборонной точки зрения такое их размещение неудобно, потому что уменьшает круговой обзор и обстрел.
Подобное отношение к оборонности можно отметить и в известных укрепленных храмах, основанных в одно время с Мирским замком: в церквях в Супрасле, Сынковичах, Мурованке в Гнезно … . В них также оборонные элементы (башня, бойница, машикуль) используются скорее как часть художественной композиции» [12, c. 36].
В результате проведенного выше анализа можно сделать следующий вывод: каменные православные храмы Беларуси первой половины XVI в. не являются фортификационными сооружениями, это имитация крепостей, нацеленная на устрашение немногочисленных легко вооруженных отрядов восточных кочевников. В плане объемно-пространственной композиции элементы фортификационной архитектуры подчинены сакральной функции – византийской, греческой богослужебной традиции.
Литература
1 Памятники градостроительства и архитектуры УССР / Иллюстрированный справочник-путеводитель; редкол. Г.Н. Логвин (отв. ред.) [и др.]. – Т. 4. – Киев: Будівельник, 1986. – 375 с.
2 Бехайм, В. Энциклопедия оружия / В. Бехайм; пер. с нем. – СПб.: Санкт-Петербург оркестр, 1995. – 576 с.
3 Мески, Ж. Замки / Ж. Мески – М.: Астрель-АСТ, 2003. – 160 с.
4 Косточкин, В.В. Русское оборонное зодчество конца XIII – начала XVI веков / В.В. Косточкин– М.: Изд-во Академии наук, 1962. – 288 с.
5 Тарасаў, С.В. Полацк IX – XVII стст.: Гітсорыя і тапаграфія / С.В. Тарасаў – 2-е выд. – Мн.: Беларуская навука, 2001. – 183 с.
6 Сапожников, Н.В. Оборонительные сооружения Смоленска (до перестройки крепостей 1596 – 1602 гг.) / Н.В. Сапожников // Смоленск и Гнёздово (к истории древнерусского города): Сб. / Под ред. Д.А. Авдусина. – М.: Изд-во МГУ, 1991. – С. 50–79.
7 Бохан, Ю.М. Узбраенне войска ВКЛ другой паловы XIV – канца XVI ст. / Ю.М. Бохан; Інстытут гісторыі НАН Беларусі. – Мн.: УП «Экаперспектыва», 2002. – 336 с.
8 Полное собрание русских летописей / Сост. и ред. Н.Н. Улащик. – Т. 32. – М.: Наука, 1975. – 234 с.
9 Собрание древних грамот и актов городов: Вильны, Ковна, Трок, православных монастырей, церквей, и по разным предметам. – Ч. II. – Вильно: Тип. А. Марциновского, 1843. – XCIV, 194, 208 с.
10 Габрусь, Т.В. Мураваныя харалы: Сакральная архітэктура беларускага барока / Т.В. Габрусь – Мн.: Ураджай, 2001. – 287 с.
11 Национальный исторический архив Беларуси. – Ф. 136. – Оп. 1. – Д. 129. – Л. 104.
12 Замак у г.п. Мір. Архітэктурна-гістарычныя даследванні. – Том 1. Перыяд готыкі (1395 – 1569) / Акцыянернае грамадства «Цэнтр ХХІ ст.». Навукова-рэстаўрацыйная праектна-вытворчая майстэрня «Канон». Даследчык: В.В. Калнін – Мн., 1992 // Архив Национального художественного музея Республики Беларусь. – Ф. 164. – Оп. 3. – Д. 23.
Хоряк А.П.
публикуется по материалам научно-информационного издания "Сообщения Национального художественного музея Республики Беларусь", выпуск 7. Мн., "Белпринт", 2008, стр. 188–196.
При использовании материалов ссылка на сайт и издание ОБЯЗАТЕЛЬНА
