Вангогистый Гоген

С именем Чернобрисова связано зарождение альтернативного движения в Минске и Беларуси в конце 1960-х годов. Волею судьбы и независимо от своего желания он, маргинальный художник-самоучка, стал исторической фигурой в художественной жизни Минска ХХ века. Верный идеалам «свободного искусства», он доказал свою привержеенность   своим укладом жизни: для него это не «ранний период», не игры молодости, а настоящая, сознательно выбранная непростая судьба. В этом смысле он, безусловно, первый чистый и последовательный представитель андеграунда – фанатик-одиночка, чудак-стоик, зачинатель и катализатор андеграундного художественного движения в Беларуси со времени "хрущевской оттепели" в 1960-х – начале 1970-х годов. Год, проведенный в Каунасе в техникуме прикладного искусства им. Жукаса (1966), только усилил желание работать самостоятельно. С 1967 года начался отсчет самостоятельного творчества. В 1968 году он впервые привез свои работы на так называемую "квартирную" выставку в Ленинграде – столицу андеграунда. Питер принял Чернобрисова, художника-самоучку, как равного и достойного и навсегда лишил его комплекса неполноценности любителя. Вопрос художественного образования в андеграунде никогда не выдвигался на первый план. В первую очередь оценивалась художественная индивидуальность и оригинальность. «Картины Чернобрисова пахнут землей и огородом, чего давно нет питерском искусстве», – писал в каталоге его друг, петербургский художник и искусствовед Михаил Иванов.

Почти два десятилетия он жил на два города – Минск и Ленинград, по три-четыре раза в год ездил туда к друзьям-художникам. Функции городов были четко разделены: Питер – город творческого общения и вдохновения, Минск – работы и самообразования, затем – «город, для которого я что-то сделал». Все это время Чернобрисов был связующим звеном между ленинградским и минским авангардом. Там впервые предложили выставку в музее Федора Достоевского, коллекционеры стали покупать его работы по 25–30 советских рублей за полотно (эскиз Константина Сомова в петербургском антиквариате тогда стоил 40 рублей). Тем не менее в Минске как художника его знали только близкие друзья – Кирющенко, Хоботов, Мациевич, Артимович, Давиденко, Хмызников, которые были частыми гостями в двухкомнатной квартире на улице Якуба Коласа (ныне – Логойский тракт), где всегда, пользуясь терпением интеллигентных родителей, собиралась тусовка художников. Он, как магнит, притягивал молодых художников, был для них своеобразным «гуру». Их привлекала цельность жизненной программы: Чернобрисова не прельщали приманки официоза – деньги, карьера, слава. Он всегда относился к деньгам как к средству «мгновенного» кайфа и умудрялся жить при их минимуме. Для остальных он был скорее не художником, а фанатиком-идеологом детского творчества, пропагандистом яркого детского формализма.

Еще в 1968 году Виталий стал руководить детской студией при ЖЭСе Советского района. Для него дети – самые талантливые художники, которые стоят рядом с любимыми Пикассо, Руо, Клее: «Какая разница, сколько лет кому-то – 4 или 80, если мы все художники». Чернобрисов учил без давления на ребенка по лучшим образцам народного искусства. Сегодня – это известные истины, а тогда эти принципы были новаторским экспериментом.

К концу 90-х Чернобрисов полностью соответствовал представлению «подвального художника»: работал ночным сторожем, пожарным в Художественном музее, а затем дворником во Дворце искусств. В художественную жизнь он вошел как один из основателей «БЛО» (руководитель Артур Клинов) – творческого объединения, которое ярко промелькнуло в Минске в 1980-х годах. «Виталий хорошо умел вставлять мозги: под его влиянием я даже сменил свой жанр, с нефигуративного искусства перешел к живописи», – говорит художник Артур Клинов. В 1980-е годы он имел прочную репутацию одиозной фигуры – участника тайных петербургских богемных тусовок, авангардиста и хиппи. Этому впечатлению помогали его костюмы цвета хаки в стиле «милитари», которые он покупал сразу по  несколько штук  и носил много лет (удобная форма питерского объединения молодых художников «Митьки»), рюкзак, набитый книгами.

Сейчас о Виталии Чернобрисове снимаются фильмы, телевизионные передачи, устраиваются его выставки, издаются книги, есть статья в Википедии. Его работы имеют многие минские коллекционеры. В 2010 году его первая персональная выставка прошла в галерее «Вильнюс», затем в галерее Л. Щемелева, «Ў». Однако большой персональной выставки в государственном музее у художника так и не было.

Эта виртуальная выставка познакомит зрителя с некоторыми из 27 работ, которые он подарил музею, где проработал почти 23 года, еще со времен легендарной Елены Аладовой, многолетнего директора музея. Он ездил в экспедиции по Беларуси, выполнял бесчисленную мужскую работу, которой так много в музее: грузил, развешивал картины, таскал скульптуру… И читал по ночам книги по искусству, днем анализировал музейные выставки. Однажды Аладова решила его «продвинуть»: предложила поступать в «Репинку» –  бывшую Академию художеств в Ленинграде. Виталий всерьез испугался и отговорился: «Мне это не нужно...». И вот дождался того момента, когда станет экспонентом музея, о чем, наверное, и не мечтал в юности...

Манера его живописи определилась сразу и не менялась десятилетиями. Экзотический образный очень театральный мир картин Чернобрисова – солнечный, теплый и ироничный, как в мудрой народной сказке. Он населен вольными цыганами, ворующими лошадей и даже луну с неба; веселыми цыганками; толстыми гетманами с булавами, и маленькими актрисами-куклами в пышных кринолинах с веерами и красными розами; обнаженными веселыми Пенелопами, лежащими в ожидании Одиссея. Но есть и обратная сторона: безногие инвалиды в самодельных колясках; люди в утлых лодках, отчаянно сопротивляющиеся страшным волнам океана; старики с палками (эта тема последнего времени, когда ему стало трудно ходить из-за травмы ноги). Равновесие мира.

Каждый сюжет, тема имеет бесконечные вариации – серии, циклы, сюиты произведений – лучше или хуже в зависимости от настроения художника. Карнавальность и театральное начало творчества Чернобрисова связано с увлечением Пикассо; бесконечное самоистязание переделками и усовершенствованием – от любимого Руо. Дух иронии и самопародии пронизывает творчество Чернобрисова. Здесь он выступает как типичный романтик и одновременно инситный (самодеятельный) художник. Как и народные примитивисты, часто использует в росписи малярные краски и подсолнечное масло (которое в безденежье может быть и едой). 

Часто рисовал поверх купленных дешевых репродукций в позолоченных рамах, игнорируя брызги краски на раме – типичная брутальная эстетика мастеров андеграунда как реакция на залакированное официальное искусство музеев. От примитива, лубка исходит и множество текстовых надписей- призывов на его картинах: «Не убивайте птиц!», «Быстрее лейся, легкое аллегро!».

Бесчисленная серия его автопортретов (более 300) – это "золотоносная жила" Чернобрисова. Они отличаются особой энергетикой и являются манифестом творца, самопогружением в разные состояния души: «Автопортрет с Сократом и птицей», «Автопортрет в образе цыгана», «Автопортрет с ангелом-трубачом», «Отуреченный автопортрет»…

Горячий, напряженный, слегка скошенный  вгляд. Черные пятна под глазами. Неизменная «беломорина» во рту. Требовательность к миру. Безудержная сила и энергия. Для него автопортрет – и нарциссово зеркало, и маскарад, и исповедь, и мечта и просто экзерсис для поддержания формы – универсальный жанр на все случаи жизни. Чернобрисов – сильный колорист. Иногда его автопортреты приближаются к знаменитым сутинским: тот же гротеск, тяга к жесткому самопознанию. 

Живопись Чернобрисова, динамичная, пастообразная, пластическая, слепленная из плотной, "вкусной" разноцветной субстанции, определяется как экспрессионистская. «Я – вангогистый Гоген!», – как-то сказал он о себе. Сам процесс написания для него – долгая, порой мучительная работа: «Я долго делаю картинки. Они у меня отстаиваются… Покрутишь в другом освещении – можно и лучше сделать, пусть подождет».

Работа с камнями требует такого же неторопливого, внимательного подхода: «Огранять камень я хотел с детства. Я же на Тянь-Шанях родился (во Фрунзе – Н. У.), а горы – это великое дело». Чернобрисов работает только с твердыми породами – гранитом, базальтом, кусками мрамора. Он воспринимает отношения с твердым материалом как настоящее единоборство: «Надо много работать, подолбать его, тогда он начинает красоту отдавать». Материал ищет повсюду и находит – как грибы: «Идешь по городу и собираешь в мешок… Особенно красивы они после дождя, они тогда более характерными делаются».

Камни Чернобрисова – это игра ассоциаций, культурных отсылок и намеков. В лаконичных деталях он может воплотить стили прошлого. При всей простоте их потаенный смысл понятен далеко не всем, а только посвященным – любителям древнего искусства. Чернобрисов фактически становится соавтором природы и превращает камни в некие «архаизмы» – архетипы древних цивилизаций. Перед тем, как воплотить изображение в камне, художник долго присматривается к нему, вертит в руках, определяя скрытую в нем культурную принадлежность. Затем – минимальная обработка только вручную. Избавление от лишнего. После долгой кропотливой работы появляются лики – языческие, ассирийские, египетские… 

Большие камни Чернобрисов обрабатывает иустанавливает везде, где к ним проявят интерес, маленькие – раздает друзьям, чтобы сохранились. Так постепенно чернобрисовские «каменные сады» появились в Гомеле, Дзержинске, Смиловичах. Он вообще легко расстается с работами, не жалеет их дарить, особенно в музеи. 

Библиотеке Художественного музея было подарено множество редких книг, в том числе дореволюционных, а Гомельскому музею – графика.

Чернобрисов-график пользуется самыми простыми материалами – тушью, пером. Рука быстро и безошибочно движется по бумаге, будто играя, как реакция на мучительный процесс в скульптуре. От рисунков Виталия исходит волна жизнерадостности, юной энергии и непосредственности, ощущение жизни как праздника.

«Он один из немногих, кто жил так, как хотел», – говорят теперь его друзья. Мало найдется художников в Минске, которые тогда так или иначе не почувствовали бы его влияния… Другое дело, что его расцвет пришелся на период, когда он был вынужден находиться в общественным загоне. Но на самом деле он был и остается одним из самых интересных личностей города, а его квартира-мастерская, в которой словно замерло время, является своеобразным музеем минского нонконформизма. 

Сегодня работы Чернобрисова находятся во многих минских государственных и частных коллекциях, множество – в собраниях художников Андрея Плесанова и Анны Балаш, которые начали коллекционировать их очень давно. Однажды посетили мастерскую Анны Балаш со старешим сотрудником Московского государственного музея имени А.С. Пушкина И.Т. Нерсесовой, которую поразили показанные ей   картины Виталия Чернобрисова. «Он настоящий гений, он останется», – предсказала она.

Надежда Усова – ведущий научный сотрудник Национального художественного музея Республики Беларусь

По статье в журнале “Мастацтва”, 1997, № 12