В мастерские не вернулись... Аркадий Астапович
Имена погибших известны: в гетто замучены скульпторы Абрам Бразер иЗалман Мирингоф. Без вести пропал в 1944 году на Украине Абрам Жоров на фронте погиб – живописец Израиль Мильчин, графики Аркадий Астапович и Виталий Букатый; в ополчении под Вязьмой пропал без вести ученик Пэна и Фалька Лев Зевин; погиб в первом же бою под Ленинградом Лев Юдин; в блокадном Ленинграде – Григорий Бобровский и Моисей Слепян; в фашистском концлагере – скульптор Александр Орлов; расстрелян фашистами связанный с минским подпольем скульптор Георгий Измайлов... Война не пощадила наследие многих из них, и постепенно их имена стали упоминаться все реже.
Исключение в этом ряду составляет график и живописец Аркадий Астапович, уроженец Минска, учившийся в Петрограде в школе Общества поощрения художников у замечательных русских мастеров Николая Рериха и Ивана Билибина. Его творческое наследие сохранилось полностью благодаря усилиям преданной жены Нины Григорьевны, урожденной Якубович. В тяжелые годы фашистской оккупации, не успев выбраться из горящего Минска с двумя маленькими детьми на руках, она не выбросила, не уничтожила ни одного наброска мужа-фронтовика, хотя там было много рисунков антивоенной направленности, портретов красноармейцев, советской символики. В музеях Беларуси сейчас хранятся более 300 графических листов, десятки альбомов, произведений живописи, обширный фотографический архив, записная книжка художника за 1939–1940-е годы. Все это – бесценный материал, по которому можно создать портрет безвременно ушедшего художника. (Сожгла она только свою переписку с ним во время кратких расставаний, когда он находился на военных сборах или приезжал к матери и сестре в Ленинград). Этот подвиг верности позволяет нам, потомкам, достаточно полно и объемно представить творчество этого уникального национального художника первой половины ХХ века.
В конце 1950-х Нина Григорьевна Астапович передала несколько десятков произведений мужа в Государственный художественный музей БССР. Первая персональная выставка художника прошла в музее только к 15-летию Победы, в 1960 году. Творчество Астаповича стало открытием для современников: его стали считать едва ли не единственным мастером станкового графического лирического пейзажа, художником безупречного вкуса и искренности.
На последней выставке 2021 года, приуроченной к 125-летию со дня рождения (куратор – ведущий научный сотрудник Дмитрий Солодкий), Аркадий Астапович предстает перед нами как художник, экспериментатор и новатор. Однако почти неизвестен он как педагог и совсем мало – как профессиональный военнослужащий.
Юбилейная выставка 2021 года стимулировала поиск новых сведений в архивах позволила узнать новые детали его жизни и творчества, расширила наше представление о нем как о универсальном художнике первой половины ХХ века.
«Печальная Аркадия»
Аркадий Астапович в середине 1922 года, после демобилизации из армии и краткого пребывания в Харькове, где посещал рисовальные курсы при художественном техникуме, приехал в родную деревню деда и отца – Новоселки Пуховичского уезда Минской губернии. Туда из голодного Петрограда в 1919 году приехали мать и младшие сестры Зинаида и Зоя. Астапович стал учителем физики, математики, черчения и рисования в Новоселковской семилетке.
Как оригинальный национальный художник, не похожий ни на кого, он состоялся в маленькой деревушке под Минском, где прожил семь лет в добровольном затворничестве (лишь изредка выезжая в Минск, чтобы пополнить запас бумаги и красок, или привезти работы на выставку), имея возможность наблюдать белорусскую деревню ежедневно. Эти скромные пейзажи вошли в его плоть и кровь, а их изображения стали для потомков выражением самой сущности Белоруссии. Фактически он создал свой особый мир, «свою печальную Аркадию» – местность, где человек, тяжело трудясь, живет тем не менее в гармонии с природой.
А. Астапович провел в Новоселках самые творческие и счастливые 1920-е годы. Там, в драмкружке при Марьиногорском сельхозтехникуме, где училась младшая сестра Зоя, молодые учителя (всем не было еще и 30-ти) ставили с учениками спектакли: «Дафнис и Хлоя», «Ромео и Джульетта», где блистала имевшая несомненное актерское дарование Нина Якубович, двоюродная сестра, вскоре ставшая его женой.
Там родился их первенец Арсений. В Новоселках царила атмосфера влюбленности, творчества и дружбы. (Выйдя на пенсию, Нина Григорьевна уехала доживать в Новоселки, где завещала себя похоронить). Астапович полюбил длинную зиму в деревне, почувствовал ее поэзию. Печальная заснеженная земля, заброшенная среди бесконечных полей, почти всегда серая бессолнечная погода (в Беларуси, по наблюдениям синоптиков, за год всего 87 солнечных дней), деревянные хаты, заметенные улицы с заборами «по колено» в снегу, дети, катающиеся на санках и оживляющие пейзаж, стали чистой поэзией в интерпретации Астаповича, угадавшего ДНК белорусской природы и белорусского характера.
Некоторые его пейзажи – акварельные или выполненные в линогравюре – стали своеобразными поэтическими трехстишиями – «белорусскими хокку», графическими формулами родной природы. Минимальными средствами – силуэтом, контуром, изящной линией, прозрачностью акварели – он создал магический образ родного края. Волшебство его ахроматических сочетаний – белый, черный, серый – создает музыкальность и чарующую прелесть непритязательных тихих деревенских видов. Они словно созданы для любования, созерцания, медитации, но понятны «узнаваемостью» не только интеллектуалам. Очарованием своих пейзажей он странным образом сближается с другими пейзажистами-лириками рубежа веков – Бялыницким-Бирулей, Похитоновым, Рущицем, тоже годами жившими в деревне и сумевшими поймать зимнее настроение в тончайшей колористике, валерах, а «миньоны» Похитонова, воспевшего свою Жабовщизну, как Астапович Новоселки, оказываются живописным воплощением самой сути формулы нашей родины.
В Новоселках художнику хорошо работалось. В конце 1920-х годов он много экспериментирует: создает формальные супрематические аппликации, книжную графику, самостоятельно осваивает технику линогравюры.
Здесь же возникает главная тема 1920-х годов – тема полета. Вокруг Марьиной Горки было расположено три военных аэродрома, и вид летающих самолетов вскоре стал таким же привычным, как и первые тракторы на колхозных полях.
Начиная с 1925 года Астапович не пропускает практически ни одной Всебелорусской выставки. К краеведческой 1929 года он специально готовится, делая зарисовки и фотографии памятных мест своего края.
В конце 1929 года художник с семьей переезжает в Минск, в дом своей сестры Зои, муж которой получил направление на работу в Москву. Но пейзажей Минска очень немного, в основном заводы, по-блоковски зловещие, мрачные, или зарисовки карандашом и акварелью – бани в Троицком предместье, площади у Красного костела, лошицкие холмы. Они весьма немногочисленны, среди них в разных тональностях выделяется только серия акварелей «Свердловская улица в дождь» – поэтический городской пейзаж настроения, где абрисы города переданы достаточно условно.
«Сила внутри нас»
Любимое выражение Астаповича, которое он не уставал повторять жене и сестре, стоически перенося тяготы жизни: вечное безденежье, открывшуюся неизлечимую болезнь старшего сына, невозможность полностью отдаться творческой работе, непризнание коллег, считавших его не до конца реализовавшимся художником, а только набирающим мастерство.
Фраза «Не вернулись в мастерские» – все же не об Астаповиче. У него, сельского учителя, а потом учителя двух минских школ, и мастерской-то никогда не было. Его мастерской была природа, окрестности Новоселок, а после переезда в Минск в 1930 году – рабочий стол в одной из комнат в доме на Свердловской улице. Сохранилось несколько фотографий Астаповича за работой – в новоселковских лесах, в деревянной избе. Работал он урывками, обремененный необходимостью заработка денег для семьи. Он и сам относился к себе строго и требовательно: долгое время числился в учительском, а не художественном профсоюзе.
В последние два года жизни – 1939–1940-е годы – он вел лаконичный дневник в маленькой карманной книжечке «День за днем», пунктуально фиксируя все созданное за день, вел учет рабочего времени, словно предчувствуя близкую гибель.
Из этих скупых, безэмоциональных записей узнаем многое: присутствовал на открытии Картинной галереи, писал этикетки для посмертной выставки старейшего минского художника Якова Кругера, смотрел фильмы в кинотеатрах, читал «Талейрана» Тарле, посещал студию под руководством Вячеслава Руцая и собрания при Доме художника, ходил в гости к художникам Николаю Дучицу, Анатолию Тычине и Владимиру Кудревичу. Скрупулезные заметки свидетельствуют о том, над чем конкретно он работал в тот или иной день.
Сам себе Астапович отмеривал еще 14 лет жизни, то есть до 50 лет (исходя, очевидно, из возраста рано умершего отца). В эти последние два предвоенных года он много писал акварелью – детей, обстановку своего дома, те мотивы, которые не требовали от него энергетических затрат: поездок, выходов на натуру (все силы уходили на издательские проекты, на работу «из-за денег» по 5–6 часов ежедневно).
В его творчестве появляется акварельный портрет, на полное отсутствие которого в белорусской графике сетовала критика: несколько пронзительно-лирических акварельных портретов детей, собственный, полный внутреннего достоинства автопортрет.
И еще… В последние годы все чаще встречаются живописные этюды-натюрморты, пейзажи, целые серии исполненных на фанере «Скамеек в саду», из которых можно сделать вывод, что Астапович, возможно, представлял себя в будущем живописцем.
Каждым, пусть и небольшим успехом, он спешил поделиться с сестрой и матерью. Его произведения покупает Белорусский государственный музей и известный белорусский поэт Якуб Колас, три акварели демонстрируются на ответственной декадной выставке белорусского искусства в Москве. В 1940 году художник послал родным в Ленинград в подарок книгу «Очерки по истории изобразительного искусства Белоруссии», вышедшую в Москве. Там несколько раз упоминалась его фамилия, репродуцировалась созданная им акварель «Зима» 1927 года. Он считал это подтверждением своего убеждения, что «если тебе удастся создать что-либо значительное, то узнают о тебе и в Ленинграде, и в Москве».
Война. 1941
Жизненный путь Астаповича был связан с армией. Аркадий Астапович – студент кораблестроительного факультета Политехнического университета был призван в армию еще в 1915 году в Петрограде, после ускоренного курса подготовки служил в саперном батальоне, воевал на фронтах Первой мировой, затем Гражданской войны в рядах Красной армии. Демобилизовался в 1920 году. Как офицер запаса несколько раз в 1930-е годы проходил переподготовку на военных сборах (о чем свидетельствуют многочисленные фотографии и зарисовки).
За пару дней до немецкой оккупации Минска Аркадий Астапович оставил жену и двух сыновей в семье бывшего ученика Филипповича в Королев Стане и пошел догонять отступающие с боями части Красной армии. Он прошел более 300 километров, «подбив в кровь ноги», но 12 июля 1941 года был уже в части 6-й стрелковой дивизии 28-го СК 4-й Армии Западного особого военного округа и назначен командиром роты 111 отдельного стрелкового саперного батальона. Из части написал свое последнее письмо сестре Зине, пронизанное беспокойством за семью: «Я уже в части, скоро буду знать свой адрес, тогда напишу… Сейчас главный вопрос для меня – это судьба Нины и ребят. Если бы знать, что с ними все благополучно, больше бы я ничего не хотел... Слабая у меня надежда увидеть их снова или хотя бы узнать, что они живы, но хочется надеяться на это».
Летом 1941 года 6-я стрелковая дивизия Белорусского особого военного округа, размещавшаяся в Брестской крепости, вела тяжёлые оборонительные бои, отступая на юг Брянской области. Командир дивизии Михаил Попсуй-Шапко в кровопролитном бою в начале августа пропал без вести, командование принял полковник Михаил Гришин.
Астапович как командир роты саперного батальона всегда находился на передовой, в его ведении были работы по возведению оборонительных рубежей, преодолению водных преград, проделыванию проходов в минных полях противника и т. п. Под его началом были десятки бойцов. Работа сапера была опасна и тяжела, требовала внимания и выносливости, инженерных знаний и технической подготовки. Саперы, от которых зависели жизни бойцов, пользовались особым авторитетом в армии.
Зинаида успела получить от него только одну открытку: в конце июля 1941 года по настоянию сестры она с маленькой дочерью и матерью покинула Ленинград предпоследним эшелоном перед его блокадой, попав в эвакуацию в Пермскую область.
Фашисты наступали на Москву, под Унечей на Брянском направлении шли тяжелые бои. Осенью 1941 года дивизия несколько раз попадала в окружение, но каждый раз выходила из него, значительно теряя личный состав. М. Д. Гришин лично руководил прорывами и был награждён первым орденом Красного Знамени, в наградном листе которого записано: «Находясь в тылу противника в октябре и, выводя дивизию из окружения, он проявил умение и мужество, отвагу и героизм». 23 сентября 1942 года в боях по прорыву из окружения в штыковой контратаке старший лейтенант Астапович погиб смертью храбрых у деревни Рюхов и слободы Буда Орловской области (ныне – Брянская область). По оперсводке от 6 ноября 1941 года от одного из двухтысячных полков 6-й стрелковой дивизии осталось 258 человек...
Похоронка была отправлена сестре в ноябре 1941 года. Получил ее позднее, когда наладилось почтовое сообщение с блокадным Ленинградом, скорее всего муж Зинаиды Антоновны, Иван Бочаров, ректор Ветеринарного института, до 1942 года остававшийся в городе.
Нина Григорьевна из-за отсутствия связи ничего не знала о судьбе мужа: она вернулась в оккупированный Минск в свой дом на Свердловской улице и проработала всю войну кухонной рабочей в немецкой столовой, чем спасла двоих детей от голода. Поддерживала отношения с друзьями мужа – Николаем Дучицем и Анатолием Тычиной, тоже не сумевшими выбраться из города. Видя, как один за другим прибывают в Минск художники уже в 1944 году, она продолжала надеяться на возвращение мужа. В 1945 году Зинаида приехала в Минск навестить родных и передать ужасную новость. Младший сын Валентин вспоминал, что Нина Григорьевна, узнав о смерти мужа еще в 1941 году, всего через три месяца после начала войны, села на стул и просидела, окаменев от горя, два дня.
Юбилейная выставка к 125-летию Аркадия Астаповича привлекла внимание историков и позволила Андрею Котлярчуку и Максиму Лепушенко точнее установить месте его гибели. Оказалось, что погиб Астапович не под Орлом, как считалось, а в селе Рюхов Брянской области, недалеко от Унечи, всего в 140 км от Гомеля. До 1944 года село Рюхово и слобода Буда, находящиеся в 3 км друг от друга, входили в Орловскую, а не в Брянскую область, которой тогда еще не было.
Астапович скорее всего похоронен в братской могиле в селе Рюхов. Там нашли последнее успокоение 23 безвестных бойца, погибших 17-21 августа 1941 года. Теперь на обелиске можно написать его имя. Один из его однополчан, подписавших похоронку, командир батальона лейтенант Павел Шелудько без единого ранения прошел всю войну и погиб за 2 недели до ее окончания под Веной, а дивизионный инженер Викентий Шуляковский из Слуцкого района был жив еще в 1980-е годы. Если бы знать об этом раньше, то можно было услышать об этом последнем бое Аркадия Астаповича из первых уст….
Выражаем благодарность за предоставленные сведения и материалы внучатым племянникам художника – кандидатам исторических наук Якову Нерсесову (Москва) и Елене Смирновой, доценту Белорусского государственного университета; доктору исторических наук главному научному сотруднику Центра военной истории Беларуси Института истории Национальной академии наук Беларуси Александру Самовичу; Андрею Котлярчуку и Максиму Лепушенко.
Надежда Усова – ведущий научный сотрудник Национального художественного музея Республики Беларусь